«Декрет Геласия»: продолжение

[smirennyj_otrok]

Отрывок из «Декрета» в рукописи Brux 9850-52, fol. 139v (ок. 700 г.).

Рукописи

Известно более 100 рукописей «Декрета» (в издании Эрнста фон Добшютца учтено 109), самая ранняя из них — Bruxelles, Bibliothèque royale, 9850–2 (N 1221 в каталоге ван ден Гейна). Этот сборник выдержек из «Жизни отцов», проповедей Цезария Арльского и прочих поучительных сочинений был написан около 700 г. и вскоре подарен аббатом Номедием монастырю св. Медарда в Суассоне. После очередной гомилии Цезария на л. 139v дана рубрика: Incipit decretale de recipiendis et non recipiendis libris qui scriptus est a Gelasio papa cum septuaginta eruditissimis uiris episcopis in sede apostolica ur… (фраза плохо читается, к тому же что-то стерто). POST PROFITICAS ET EVANGELICAS… Вот и все. На следующей странице другим почерком записана проповедь Цезария. Так и не написанный (?) текст принадлежал к группе G, которая игнорирует главы 1–2 и начинается с 3-й, причем авторство приписано папе Геласию и 70 ученым епископам.

Древнейшая рукопись с полным текстом «Декрета» — Fulda. Hessische Landesbibliothek. Bonifatianus 2 (VIII в., кат.), написанная либо в Люксёе, либо писцом, который учился в Люксёе, но работал где-то еще. Фульдская рукопись — сборник богословских сочинений, в том числе антиарианских. Начиная с эпохи Каролингов «Декрет» чаще всего переписывали в составе сборников канонического права, предисловий разных авторов к библейским книгам, сочинений отцов церкви. Популярность «Декрета» в это время можно объяснить ‘a late Merovingian and early Carolingian preoccupation with authority, orthodoxy and correctness that was to become the prevailing characteristic of Carolingian scholarship’ (McKitterick, The Carolingians and the Written Word, p. 202–4). Например, указаниями «Декрета» руководствовался Теодульф в «Сочинении короля Карла против синода» (Otten, ‘The Texture of Tradition: The Role of the Church Fathers in Carolingian Theology’, The Reception of the Church Fathers in the West, ed. I. Backus, 1 (Leiden 1996), 18–20). На перечень «православных отцов» полагались многие канонисты, в том числе Грациан (Werckmeister, ‘The Church Fathers in Canon Law’, ibid., 72).



Исследования.

В рукописях представлены разные редакции «Декрета», и только некоторые включают все пять глав. Согласно заголовкам полных редакций, «Декрет» — это решения собора, состоявшегося в Риме при папе Дамасе (366–384). В тех рукописях, где приведены только последние три главы, произведение именуется декреталией папы Геласия (492–496). Третья атрибуция, папе Гормизде (514–523), по-видимому, отражает местную испанскую традицию.

В нынешнем виде «Декрет» не мог появиться ранее конца V в. Относительно однородности текста единого мнения не существует. Сейчас историки склоняются к одной из двух версий: согласно первой, весь «Декрет» был написан одним автором (или группой авторов) на рубеже V и VI вв. или несколько позже; по другой версии, основой для первых трех глав послужил римский документ эпохи Дамаса, то есть второй половины IV в. Спорным остается также вопрос о характере «Декрета». Одни исследователи настаивают, что это — неуклюжая компиляция неизвестного книжника, жившего где-то в северной Италии или в южной Галлии. По другой версии, в третьей главе следует видеть официальное заявление папы Дамаса и его сторонников, собравшихся на синод 382 г. Существует и радикальная гипотеза, по которой первые главы «Декрета» — решения собора 382 г., которые были отредактированы и дополнены главами 4-й и 5-й по указанию папы Геласия.

Важнейшей вехой в изучении «Декрета» была публикация Эрнста фон Добшютца, который использовал все известные ему рукописи. В рукописной традиции текст «Декрета» нередко искажался: это трудная для понимания и неоднородная компиляция, насыщенная именами и названиями сочинений, подчас совершенно неизвестными переписчикам. К тому же многие писцы понимали, что традиционное заглавие, в котором «Декрет» приписывается папе Дамасу, не соответствует содержанию (в нем упоминаются авторы вплоть до Льва Великого). Поэтому они могли не только изменять заглавие, но и расчленять «Декрет» на отдельные части, дополнять или сокращать текст. Все это было учтено Добшютцом не только в массивном аппарате (из-за обилия разночтений текст напечатан дважды, с разным аппаратом), но и в приложениях к тексту.

До издания Добшютца исследователи, изучавшие разные версии «Декрета», понимали, что с рукописной традицией дело обстоит непросто. Некоторые (Дюфурк, Бабю) специально исследовали разные рукописи, пытаясь определить первоначальный текст «Декрета» и выделить переработанные версии. Многие выводы, которые они сделали (о том, что текст первоначально состоял из пяти глав и приписывался Дамасу и др.), были затем подтверждены Добшютцом. Несмотря на то, что гипотезы старых ученых были основаны на неполном и поверхностном знакомстве с текстом памятника, они оказались вполне резонными и продолжали обсуждаться даже после издания Добшютца. Стоит иметь в виду, что исследователи — и старые, и новые — чаще всего обращаются к вопросам о каноне библейских книг (гл. 2) и о формулировке папского примата (гл. 3).

Ниже представлен обзор важнейших исследований «Декрета», начиная с Катберта Тёрнера (1900). На более ранние изыскания (например, Маассена) меня уже не хватило, увы. Ввиду сложности темы публикации рассматриваются не в хронологическом порядке, а по важнейшим гипотезам.

Гипотеза 1: «Декрет» — творение Дамаса и его помощников, отредактированное по указанию Геласия или Гормизды. В XX в. эту радикальную гипотезу в чистом виде отстаивал только Джон Чапман. В статье, которая стала ответом Добшютцу, Чампан выразил негодование «гиперкритической» позицией ученого, назвав его вывод о неподлинности «Декрета» «удивительным, если не сказать — парадоксальным». По мнению Чапмана, главы 1–3 в целом восходят к IV в. (кроме цитаты из Августина о Святом Духе, которую исследователь объявил поздней интерполяцией). Этот документ появился в результате негативной реакции Дамаса и его окружения на Константинопольский собор 381 г. и возвышение кафедры Константинополя как «нового Рима». Скорее всего, он был зачитан на Римском синоде 382 г. В первоначальном виде «Декрет» был известен Иннокентию I, Бонифацию I и Льву Великому. Во время очередного конфликта с восточной столицей, известного под именем акакианской схизмы, при участии папы Геласия дамасовский текст был отредактирован и дополнен четвертой и пятой главами. В таком виде «Декрет» знал папа Гормизда, указания на него можно найти в письме Цезария Арльского папе Симмаху. В связи с составлением «Дионисиева собрания» в перечень православных авторитетов был добавлен Константинопольский собор 381 г. и сделана небольшая интерполяция после упоминания о Халкидонском соборе. Несмотря на то, что Чапман обильно цитирует множество папских посланий и подобных документов, в которых, по его мнению, обнаруживается влияние «Декрета», его гипотеза не получила поддержки. Особенно прохладный прием она встретила со стороны Леклерка, который фактически отказался обсуждать выводы Чапмана.

Гипотеза 2: «Декрет» составлен из нескольких частей, из которых одни восходят к папе Дамасу и Римскому синоду 382 г., прочие добавлены частным лицом в конце V или в VI в.

Ученые, которые пытались связать происхождение «Декрета» с папским престолом, неизменно сталкивались с серьезным затруднением. Если не принимать в расчет попытки Чапмана различить в творчестве отдельных понтификов влияние «Декрета», выясняется, что в Риме этот текст был неизвестен. В начале VI в. Дионисий Малый собрал известные ему декреталии папы Геласия, но «Декрета» среди них не было. Упоминаний о нем нет в папской переписке, у Кассиодора или Григория Великого. Скорее всего о существовании «Декрета» в Риме узнали лишь в IX в. от франков, которые включили его в сборники церковного права (Добшютц, Массильи). Поэтому особое значение приобретает пространное предисловие к правилам Никейского собора, которое было включено в сборник канонов «(Versio) Isidoriana (antiqua)», созданный в Риме между 419 и 450 гг. (EOMIA 1.1.2, p. 155–163). В этом предисловии есть дословные совпадения с третьей главой «Декрета». Согласно Маассену и Тёрнеру, автор предисловия опирался на «Декрет»; если так, то третья глава определенно существовала ранее середины V в. и, более того, была известна в Риме.

Таким образом, отдельные части «Декрета» могут восходить к аутентичному документу эпохи Дамаса. Предположение, что в начальных главах сохранились постановления Римского синода 382 г., впервые высказал Фаустино Аревало. Эту идею активно поддержал Тёрнер, который издал первые три главы «Декрета» как решения Римского синода 382 г. По мнению Тёрнера, библейский канон во второй главе «Декрета» — самый древний перечень канонических книг Писания на Западе, он был составлен при непосредственном участии молодого Иеронима, который присутствовал на синоде 382 г. как секретарь Дамаса. Первоначально эту идею поддержал и Ховорт, который заинтересовался «Декретом» в связи с историей библейского канона. По мнению Ховорта, сначала Иероним ориентировался на Септуагинту и принимал девтероканонические книги (Премудрость Соломона, Сирах, Юдифь, Товит, «Пастырь» Гермы, 1 и 2 Маккавеи). Он принял в участие в синоде 382 г., на котором был утвержден ветхозаветный канон по Септуагинте. Постановление синода сохранилось во второй главе «Декрета». Но затем Иероним ознакомился с еврейской Библией и резко изменил свое отношение к девтероканоническим книгам, которые он теперь стал относить к апокрифам. Интересно, что впоследствии сам Ховорт тоже изменил отношение к «Декрету» и дезавуировал свои прежние выводы (см. ниже). Но его первоначальная точка зрения, опиравшаяся на мнение мастодонтов вроде Маассена и Тёрнера, была подхвачена богословами и библеистами. Многие ученые были убеждены, что наличие в «Декрете» библейского канона 382 г. — непреложный факт (из недавних работ — O’Loughlin, ‘Inventing the Apocrypha: The Role of Early Latin Canon Lists’; см. по этому поводу замечания Галлахера). Но в специальной литературе, посвященной Иерониму и синоду 382 г., «Декрет» не рассматривается (напр., F. Cavallera, Saint Jérôme, 1 (Louvain; Paris 1922), 75–84; S. Rebenich, Jerome (London 2002), 30–32; M. Vessey, ‘The Forging of Orthodoxy in Latin Christian Literature’).

Гипотезу о том, что в «Декрете» сохранились решения Римского собора 382 г., ставшие западным ответом на третий канон I Константинопольского собора 381 г., подробно обосновал Дюфурк. Папа Дамас сходу отверг попытку восточного императора и епископов протолкнуть Константинополь в число первенствующих кафедр христианской империи. Собравшиеся в Риме прелаты заявили, что главными кафедрами могут считаться лишь те, которые были основаны апостолами, точнее, верховным апостолом Петром. Претензии восточной столицы безосновательны, потому что церковное первенство не должно зависеть от прихоти светской власти. Исследователи сопоставляли три апостольских престола, о которых говорится в «Декрете», с нормой эдикта «Cunctos populos» от 28 февраля 380 г. (Cod. Iust. 1.1.1), в котором учение епископов Рима и Александрии провозглашено мерилом православной веры. Итак, в «Декрете» сохранился канон Римского собора 382 г., который впоследствии послужил источником для пространного предисловия к никейским постановлениям (Шварц; также Ullmann, The Growth of Papal Government in the Middle Ages (London 1965), 5; cf Ullmann, Gelasius I.; Jasper & Fuhrmann, Papal Letters in the Early Middle Ages (Washington 2001), 8–9).

Дюфурк считал, что основой начальных глав «Декрета» послужила памятная записка, составленная для папы Дамаса Иеронимом или каким-то другим ученым книжником. В ней было изложено православное учение о Святом Духе, православный канон Писания и основы православной экклезиологии. Среди причин появления записки Дюфурк называл необходимость дать аргументированный отпор присциллианистам и прочим манихеям, собиравшим гностические книги (Étude, 4, 185–8). Позже, при папе Гормизде, этот документ был дополнен и оформлен как соборное постановление. Это произошло скорее всего в Арле, и редактором был некий клирик, связанный с Леринским монастырем.

Мнение о компилятивном характере «Декрета» поддержал Гюстав Барди. Он предположил, что начальные главы (1–3) были созданы при Дамасе и скорее всего отражают постановления Римского собора 382 г. Главы 4-я и 5-я, собственно «О приемлемых и неприемлемых книгах», написаны частным лицом в южной Галлии в конце V или в начале VI века (см. об этом ниже). Окончательное оформление гипотезы о двух частях «Декрета» принадлежит Шарлю Пьетри. По его мнению, третья глава, совершенно «папистская» по духу, вполне может восходить к Римскому синоду 382 г. На нее опирался автор пространного предисловия к никейским канонам (мнение Маассена, Тёрнера и др.). Позднее были добавлены главы 1-я и 2-я, в которых сделана неуклюжая попытка определить иерархию источников христианского вероучения (Святой Дух — каноническое писание — апостольский престол). Еще позже, на рубеже V и VI веков, некий италийский или, скорее, южногалльский книжник дополнил компиляцию 4-й и 5-й главами.

В работах последних десятилетий продолжаются попытки искать в «Декрете» следы утраченных папских документов (см. замечание D. Moreau, ‘«Non impar conciliorum extat auctoritas»’, L’étude des correspondances dans le monde romain (Lille 2011), 502–3). К примеру, высказывалось мнение, что главы 4 и 5 могут восходить к сочинению Геласия (Гросси). Из недавних публикаций этот вопрос наиболее подробно рассматривается в монографии Урсулы Рёйтер о папе Дамасе, где развиваются положения Барди и Пьетри. Согласно Рёйтер, третья глава «Декрета» восходит к постановлению синода 382 г. и представляет собой западную реакцию на решения, принятые в Константинополе. В тексте «Декрета» можно усмотреть сходство с текстами, происхождение которых несомненно связано с именем Дамаса, в том числе с эпиграммами на гробницах римских мучеников. Первые две главы также были созданы при Дамасе, вероятно, при участии Иеронима. Изначально они представляли собой нечто вроде толкования на литургию. Впоследствии главы 1–2 и 3 были объединены, и к ним добавили еще две главы с перечнями полезных и неполезных сочинений. Рёйтер даже попыталась реконструировать первоначальную форму «дамасовых» глав. Впрочем, ее гипотеза встретила скептическое отношение других ученых (см. рецензию Лёра).

Гипотеза 3: «Декрет» — компиляция неизвестного автора конца V — первой половины VI в., не имевшая прямого отношения к Риму.

К этой мысли почти одновременно пришли сразу несколько ученых, хотя первенство, по-видимому, принадлежит злому скептику Эрнесту-Шарлю Бабю (1909 г.). Немного позже схожие выводы сделали Ховорт и Добшютц. Эта гипотеза привлекательна тем, что позволяет объяснить происхождение «Декрета» без попыток расчленить текст на отдельные куски, выделить «первоначальные» и «интерполированные» параграфы. Такие поползновения не опираются на рукописную традицию и во многом основаны на некритическом отношении к суждениям научных авторитетов.

Бабю, как и Дюфурк, пытался возместить отсутствие полноценного издания «Декрета» фрагментарным изучением рукописных версий, особенности которых были ему известны по трудам Тиля и Маассена. Атрибуцию канонической части «Декрета» в ее нынешнем виде папе Дамасу Бабю считал «абсурдной». Историк соглашался, что перечень канонических книг в принципе может восходить к Дамасу, его даже можно связать с синодом 382 г., на который Павлин Антиохийский и Епифаний Кипрский привезли Иеронима. В принципе не исключено, что к решениям синода был приложен список апокрифов, который в сильно переработанном виде дан в «Декрете». Но это чисто умозрительные рассуждения. Несмотря на то, что в рукописях встречаются отдельные части «Декрета», которые приписываются то Дамасу, то Геласию, то Гормизде, текст обладает внутренним единством. Все пять глав созданы около 500 г. частным лицом, который не жил в Риме, но был пламенным сторонником папства. Скорее всего, автор не успел завершить свою работу, которую вскоре стали приписывать Дамасу. Остальные атрибуции — плод интеллектуальных усилий переписчиков, понимавших, что Дамас не может быть автором. Схожие мысли высказывал Луи Дюшен, который отметил халтурную работу составителя и датировал «Декрет» VI в., но вряд ли позже понтификата Вигилия (537–555).

Ховорт, который сначала придерживался гипотезы № 2, после более внимательного изучения «Декрета» пришел к иному выводу. Вопреки Маассену и Тёрнеру, «Декрет» не был источником пространного предисловия к никейским канонам. Напротив, предисловие было использовано составителем «Декрета». Еврейское название «плача» Иеремии (cum Cinoth id est lamentationibus suis) не может рассматриваться как аргумент в пользу причастности Иеронима к созданию «Декрета». Составитель активно использовал сочинения Иеронима, из которых он вполне мог почерпнуть это название. Так же дело обстоит с атрибуцией 2-го и 3-го посланий апостола Иоанна Иоанну Пресвитеру, о которой составитель узнал из трудов Иеронима. Таким образом, заявил Ховорт, нет никаких оснований связывать «Декрет» или отдельные его части с синодом 382 г. Вся эта компиляция вполне может быть фальшивкой эпохи Каролингов (последнее предположение опровергается наличием докаролингских рукописей «Декрета»).

Добшютц объяснил происхождение «Декрета» следующим образом. Это единое авторское сочинение частного лица, которое было создано в Италии, возможно, в Аквилейской митрополии, где-то в первой половине VI в. О том, что Дамас не имеет к этому тексту никакого отношения, свидетельствует хотя бы цитата из Августина в первой главе. Кроме того, говорить о папских декреталиях как неком сборнике стало возможным лишь после того, как было создано «Дионисиево собрание». Писание использовано в какой-то старолатинской версии, хотя и близкой к Вульгате, а терминология «Декрета» (papa; sancta Romana ecclesia) почти исключает римское происхождение текста (подробные возражения против последнего тезиса представил Чапман). Автор приписал свое сочинение папе Дамасу, но переписчики, понимая, что атрибуция неверна, приписывали «Декрет» либо Геласию (франки), либо Гормизде (испанцы).

Выводы Добшютца попытался скорректировать Рене Массильи (надо отметить, что француз Массильи испытывал сложные чувства к немцу, который опередил его намерение опубликовать текст памятника). По мнению Массильи, «Декрет» написан по единому плану и его части складываются в целое, но он составлен так небрежно, в нем столько ошибок и огрехов, что приписывать его одному автору вряд ли резонно. Возможно, работа осталась неоконченной и не подверглась должной редактуре. Создание «Декрета» лучше датировать началом VI в., а местом его составления считать либо северную Италию, либо южную Галлию, хотя рукописная традиция указывает скорее на галльское происхождение текста. «Декрет» не мог быть создан в Риме хотя бы потому, что автор описывает традиции Римской церкви как стороннее лицо, его усилия направлены на внедрение римских обычаев в своей церкви. Не исключено, что в основу текста положены решения какого-то провинциального синода.

Из других гипотез стоит отметить мнение, по которому появление «Декрета» было связано с конфликтом Симмаха и Лаврентия в начале VI в. (E. Wirbelauer, Zwei Päpste in Rom (München 1993), 133).

В заключение можно отметить, что в современной историографии образовалось неустойчивое равновесие между точками зрения Добшютца (единое сочинение начала или первой половины VI в.) и Пьетри (компиляция IV–VI вв.). Дискуссии помогли ученым понять, насколько обширен круг вопросов, которые неизбежно поднимаются при исследовании «Декрета». Лишь небольшое число ученых обладает компетенцией, необходимой для такой работы. Можно назвать только некоторые проблемы: политика папы Дамаса и его преемников, отражение этой политики в папских документах; переводческая деятельность Иеронима; акакианская схизма; формирование свода церковно-правовых текстов в Риме; борьба сторонников августиновской ортодоксии с полупелагианством; распространение апокрифической литературы, связь этой литературы с еретическими учениями IV–V вв.; и так далее.

Достойны внимания и некоторые наблюдения, сделанные разными исследователями. Создатель «Декрета» определенно был сторонником августиновской ортодоксии. Важнейшими авторитетами для него были Августин и Иероним. Пламенные сторонники Августина, Проспер и Орозий, занимают почетное место среди православных авторов, а Фавст Рейский, Кассиан с прочими полупелагианами и даже Сульпиций Север причислены к еретикам (хотя труды последнего удостоились лишь беглой, но ехидной ремарки Иеронима). При этом в «Декрете» осталось довольно много несообразностей. Одни и те же авторы внесены в списки православных отцов и гнусных еретиков (Киприан Карфагенский, Евсевий Кесарийский). По замечанию Леклерка, Иероним считал православными «Пастырь» Гермы, труды Климента Александрийского, Лактанция и проч., а «Декрете» они названы среди апокрифов. Во многих случаях составитель явно сгущает краски, безоговорочно осуждая тех авторов, относительно которых у Иеронима не было четкой позиции (Лукиан Антиохийский).

Что касается перечисленных «апокрифов», составитель «Декрета» (по крайней мере, последних двух глав) не был знаком даже с малой долей этих сочинений. Добшютц показал, что в большинстве случаев он заимствовал названия из трудов Августина, Иеронима, Иннокентия I (послание Экзуперию), Льва Великого (послание Турибию). Неудивительно, что некоторые из названных им апокрифов невозможно идентифицировать.

Заслуживает внимания и радикальная критика агиографического творчества в «Декрете». Как отметил Полькамп, неприязнь его составителя к агиографии была связана главным образом с анонимным характером подобных сочинений. Составитель полностью одобрял жития святых монахов, написанные Иеронимом, и высказывал легкие опасения относительно «Деяний Сильвестра» — это абсолютно пропапское сочинение явно нравилось составителю, но, к сожалению, автор «Деяний» остался ему неизвестным.

Дюфурк обратил внимание на пролог «Omnia quae a sanctis gesta sunt uel geruntur», который предпослан некоторым италийским «мученичествам» (я встречал его в «мученичестве» Канцианов, BHL 1545–47; также BHL 1795, 6991 и проч.) (Étude sur les Gesta martyrum romains, 1 (Paris 1900), 312–313). Содержание пролога таково. Полезно разыскивать и собирать сведения о деяниях святых, и этим занимаемся мы, агиографы. Мы рассказываем о том, что делали святые, что говорили, как страдали. Истинным католикам следует с почтением относиться к таким вещам. Мученики погибали за святую веру, которая содержится в каноне божественных писаний, эти писания укрепляли их, давали им силу противостоять мучителям. Мученики защищали писания, хранили католическое учение. Их подвиги поучают малых детей, укрепляют веру взрослых. Кто затыкает рот агиографу, тот союзник дьявола, хулитель воинов Христа. Мы описываем дивные деяния святых и провозглашаем их славу во всеуслышание, а эти люди оскорбляют и нас, и тех, кто читает наши труды.

С большой вероятностью можно полагать, что пролог — ответ разгневанного агиографа на «Декрет» с его уничижительными ремарками относительно литературы о святых (подробнее: B. de Gaiffier, ‘Un prologue hagiographique hostile au Décret de Gélase’, An. Boll. 82 (1964), 341–353; также Лицци Теста, ‘Gli Anicii, i Canziani e la «Historia Augusta»’, Historiae Augustae Colloquium Bambergense 10 (Bari 2007), 287–288).


Издание «Декрета» (ранние издания не учтены, так как они совершенно устарели): Ernst von Dobschütz, Das Decretum Gelasianum de libris recipiendis et non recipiendis in kritischem Text. Leipzig, 1912. (TU 38, Heft 4). см.

Латинский текст по изданию Добшютца. Переводы: английский, французский.

Доступная литература:

C. H. Turner, ‘Latin List of Canonical Books: I. The Roman Council under Damasus, A.D. 382’, JTS 1 (1900), 556–560

E.-Ch. Babut, Priscillien et le priscillianisme (Paris, 1909), 220–231

A. Dufourcq, ‘Vues nouvelles sur le décret gélasien et sur le pape Damase’, CRAI 53, N 11 (1909), 820–825; id., Étude sur les Gesta martyrum romains, 4 (Paris 1910), 165–239 (с факсимильным воспроизведением «Декрета» по рукописи BSB. Clm 14469, IX в.)

H. H. Howorth, ‘The Decretal of Damasus’, JTS 14 (1913), 321–337

F. C. Burkitt, ‘The Decretum Gelasianum’, JTS 14 (1913), 469–471

J. Chapman, ‘On the Decretum Gelasianum De Libris recipiendis et non recipiendis’, Revue Bénédictine 30 (1913), 187–207, 315–33

R. Massigli, ‘Le décret pseudo-gélasien: A propos d’un livre récent’, Revue d’histoire et de littérature religieuses NS 4 (1913), 155–170

H. Leclercq, ‘Gélasien (Décret)’, DACL 6, 1 (1924), 722–747

E. Schwartz, ‘Zum Decretum Gelasianum’, ZNTW 29 (1930), 161–8

H. Mordek, ‘Decretum Gelasianum’, LexMA 3 (1986), 624–625

W. Pohlkamp, ‘Textfassungen, literarische Formen und geschichtliche Funktionen der römischen Silvester-Akten’, Francia 19 (1991), 126–8

S. C. Mimouni, ‘Les Transitus Mariae sont-ils vraiment des apocryphes?’, Studia Patristica 25 (Leuven 1993), 122–128; id., Les traditions anciennes sur la Dormition et l'Assomption de Marie (Leiden; Boston, 2011), 249–256.

U. Reutter, Damasus, Bischof von Rom (366–384) (Tübingen 2009), 468–513 (с воспроизведением текста по Добшютцу и переводом на немецкий)

E. L. Gallagher, ‘The Old Testament ‘Apocrypha’ in Jerome’s Canonical Theory’, JECS 20 (2012), 213–233

Важная, но недоступная мне литература:

G. Bardy, ‘Gélase (Décret de)’, Dictionnaire de la Bible, Suppl. 3 (Paris 1938), 579–590

Ch. Pietri, Roma Christiana: Recherches sur l’Église de Rome, 1 (Rome 1976), 881–884

W. Ullmann, Gelasius I. (492–496) (Stuttgart 1981), 256–259

O. Wermelinger, ‘Le canon des latins au temps de Jérôme et d’Augustin’, Le canon de l’Ancient Testament: Sa formation et son histoire, éd. J.-D. Kaestli & O. Wermelinger (Genève 1984), 152–196

V. Grossi, ‘Il Decretum Gelasianum: Nota in margine all’autorità della chiesa di Roma alla fine del sec. V’, Augustinianum 41 (2001), 231–255