Августин и агиография
Jun. 27th, 2016 05:55 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
smirennyj_otrokОбитатели поздней античности и средневековья могли по-разному относиться к агиографии. Принято считать, что простые люди принимали все за чистую монету, а образованные, слегка сморщив нос, эксплуатировали простых с помощью всяких бесстыжих выдумок. Конечно, все было не совсем так: граница между адептами агиографии, за которыми всегда оставался численный и моральный перевес, и скептиками пролегала довольно причудливо, а иногда и совсем неожиданно. Например, папа Григорий Великий, красноречивый апологет культа святых, с удовольствием пересказывал истории о чудесах, но старательно обходил молчанием легенды о римских мучениках. Его современник Григорий Турский, человек довольно язвительный, никогда не позволял себе непочтительных выражений по поводу рассказов о святых. Примерно за сто лет до них автор «Декрета Геласия» осуждал глупые рассказы о мучениках, но с одобрением отзывался об агиографическом творчестве блаженного Иеронима (хотя в этом современный читатель вряд ли с ним согласится).
Совершенно особую позицию по отношению к агиографии занимал блаженный Августин. Хорошо известно, с каким неодобрением он воспринимал всевозможные истории о чудесах. Под влиянием исцелений и знамений, которые произошли от реликвий святого Стефана, ему пришлось скорректировать свое мнение: Августин нехотя признал, что чудеса могли происходить прямо здесь и сейчас. Впрочем, когда к его смертному ложу привели больного, просившего возложить на него руки, Августин заявил: «Если бы у меня была такая сила, я бы сначала испробовал ее на себе».
Павлина, по справедливости любезнейшего моего господина, самого настоящего сына и сотоварища по диаконскому служению, приветствует в Господе Августин.
Я все еще никак не могу понять, каким образом мне исполнить твое желание и описать своими словами деяния мучеников, хотя мне очень хочется это сделать. То, что ты соизволил мне прислать, я прочитал. Кое-что из этого изложено чужими словами, а другое взято из одних только судебных протоколов, и это мне больше всего понравилось. Поэтому, если я захочу изложить своими словами то, что до нас уже сделали другие люди, я стану словно бесталанный учитель или бесполезный работник. А если захочу поведать своим пером только то, что [содержится] в судебных протоколах, то вряд ли смогу усилить совершенно особое впечатление, которое производят на меня одни лишь эти тексты. Кроме того ...
Когда я говорил тебе, любезнейший, что я мог бы сделать нечто подобное, мне нравилось то, что досточтимой памяти Амвросий в старости написал о мучениках. Я не стал выделять это среди других сочинений на эту тему, которые я читал, хотя Амвросий в старости изложил главным образом то, что невозможно узнать из официальных протоколов. Именно поэтому его труд, конечно, не только не напрасен, но и совершенно необходим. Вот, к примеру, что мы читаем о блаженнейшем мученике Киприане (не знаю, кто это написал): когда он был призван к страданию, его содержали в его усадьбе на улице Сатурна, и множество братьев караулило вход, а он велел охранять девочек, — в общем, все в таком духе, что невозможно найти в судебных протоколах.
Но мне-то что делать, если я ниоткуда не могу узнать о мучениках что-то, что невозможно узнать из официальных протоколов? Остается только читать труды моих предшественников. А то, что можно прочесть в официальных протоколах, я могу своим изложением только изуродовать, вместо того, чтобы украсить.
Пожалуйста, обдумай мои соображения и ответь с братским доверием, как считаешь нужным.
.
Совершенно особую позицию по отношению к агиографии занимал блаженный Августин. Хорошо известно, с каким неодобрением он воспринимал всевозможные истории о чудесах. Под влиянием исцелений и знамений, которые произошли от реликвий святого Стефана, ему пришлось скорректировать свое мнение: Августин нехотя признал, что чудеса могли происходить прямо здесь и сейчас. Впрочем, когда к его смертному ложу привели больного, просившего возложить на него руки, Августин заявил: «Если бы у меня была такая сила, я бы сначала испробовал ее на себе».
Письмо Divjak 29* — единственное свидетельство того, как Августин относился к агиографическим сказаниям (о том, как он относился к культу святых и чудесам, мы и без того хорошо знаем). Адресатом письма был Павлин, добрый знакомый Августина, служивший секретарем у Амвросия Медиоланского в последние годы его жизни. Когда Амвросий умер, Павлина послали в Африку, чтобы управлять находившимися там владениями Медиоланской церкви. Судя по всему, именно там по предложению Августина Павлин написал житие Амвросия, исполненное всевозможных чудес, знамений и пророчеств (его датируют то 411–412, то 422 годом).
Как-то раз в беседе с Павлином Августин не исключил, что мог бы написать что-нибудь агиографическое, как это сделал Амвросий Медиоланский (что именно написал Амвросий — тема для особого разговора). Прошло время, и Павлин решил привлечь своего знаменитого собеседника к этому душеполезному занятию. Он послал Августину набор агиографических текстов, чтобы тот их переписал своими словами. Но теперь Августин вовсе не был намерен заниматься чем-то подобным. По его словам, сами по себе Акты мучеников (он называет их официальными судебными протоколами — gesta forensia, gesta publica) — превосходное чтение, и портить их он не собирается. Он упоминает о germanior affectus, который вызывают у него такие тексты. Впрочем, не желая обидеть Павлина, Августин добавляет, что более подробные сказания — это тоже очень хорошо, потому что в них есть интересные детали, как, например, в Актах Киприана. Из-за этих вежливых экивоков мысль Августина непросто понять, но между строк читается главная причина его отказа: нежелание фантазировать и изобретать легенды о мучениках.
Как-то раз в беседе с Павлином Августин не исключил, что мог бы написать что-нибудь агиографическое, как это сделал Амвросий Медиоланский (что именно написал Амвросий — тема для особого разговора). Прошло время, и Павлин решил привлечь своего знаменитого собеседника к этому душеполезному занятию. Он послал Августину набор агиографических текстов, чтобы тот их переписал своими словами. Но теперь Августин вовсе не был намерен заниматься чем-то подобным. По его словам, сами по себе Акты мучеников (он называет их официальными судебными протоколами — gesta forensia, gesta publica) — превосходное чтение, и портить их он не собирается. Он упоминает о germanior affectus, который вызывают у него такие тексты. Впрочем, не желая обидеть Павлина, Августин добавляет, что более подробные сказания — это тоже очень хорошо, потому что в них есть интересные детали, как, например, в Актах Киприана. Из-за этих вежливых экивоков мысль Августина непросто понять, но между строк читается главная причина его отказа: нежелание фантазировать и изобретать легенды о мучениках.
---
Павлина, по справедливости любезнейшего моего господина, самого настоящего сына и сотоварища по диаконскому служению, приветствует в Господе Августин.
Я все еще никак не могу понять, каким образом мне исполнить твое желание и описать своими словами деяния мучеников, хотя мне очень хочется это сделать. То, что ты соизволил мне прислать, я прочитал. Кое-что из этого изложено чужими словами, а другое взято из одних только судебных протоколов, и это мне больше всего понравилось. Поэтому, если я захочу изложить своими словами то, что до нас уже сделали другие люди, я стану словно бесталанный учитель или бесполезный работник. А если захочу поведать своим пером только то, что [содержится] в судебных протоколах, то вряд ли смогу усилить совершенно особое впечатление, которое производят на меня одни лишь эти тексты. Кроме того ...
Когда я говорил тебе, любезнейший, что я мог бы сделать нечто подобное, мне нравилось то, что досточтимой памяти Амвросий в старости написал о мучениках. Я не стал выделять это среди других сочинений на эту тему, которые я читал, хотя Амвросий в старости изложил главным образом то, что невозможно узнать из официальных протоколов. Именно поэтому его труд, конечно, не только не напрасен, но и совершенно необходим. Вот, к примеру, что мы читаем о блаженнейшем мученике Киприане (не знаю, кто это написал): когда он был призван к страданию, его содержали в его усадьбе на улице Сатурна, и множество братьев караулило вход, а он велел охранять девочек, — в общем, все в таком духе, что невозможно найти в судебных протоколах.
Но мне-то что делать, если я ниоткуда не могу узнать о мучениках что-то, что невозможно узнать из официальных протоколов? Остается только читать труды моих предшественников. А то, что можно прочесть в официальных протоколах, я могу своим изложением только изуродовать, вместо того, чтобы украсить.
Пожалуйста, обдумай мои соображения и ответь с братским доверием, как считаешь нужным.
.
---
Издание: Sancti Aureli Augustini Opera. Sect. 2. Pars 6: Epistolae ex duobus codicibus nuper in lucem prolatae, rec. Johannes Divjak, CSEL 88 (Vindobonae 1981), 137–138.
Хотя письмо совсем короткое, в нем есть несколько трудных мест. Очевидно, что фраза «А если захочу...» оборвана: Августин пишет «uereor ne non solum non adiuuem...», а ожидаемой конструкции с «sed» мы не видим. Остается только смириться с тем, что кусок текста (вряд ли большой) выпал, и с этим ничего не поделаешь.
Больше проблем доставляет отзыв Августина об агиографических трудах Амвросия. Почти все ученые, которые обращали внимание на этот пассаж, отмечали его невнятность. Вот как он выглядит в издании: «Ut enim mouerer tale aliquid facere, quando de hac re tuae caritati locutus sum, delectauerant me quaedam de martyribus conscripta a uenerabilis memoriae sene Ambrosio quae comparata ceteris quorum scripta de his rebus legeram non praeposui [proposui mss], sed ea maxime narrauit senex Ambrosius quae in publicis gestis cognosci non possent.»
Здесь можно заменить «proposui» на «praeposui»: Августин признает определенные достоинства за текстами Амвросия, хотя и не считает их лучшими в своем роде (А. Приммер, Й. Дивьяк). Можно прочитать «mihi proposui» (М. Л. Амадеи) и даже «mihi imitanda proposui» (В. Хензеллек), а лучше всего проигнорировать отрицательную частицу «non» (К. Лепелле): в таком случае Августин называет агиографические сочинения Амвросия образцовыми (je me proposais pour modèles). Еще можно вместо «quae … non proposui» прочитать «quia … non proposuit»: Амвросий, использовавший судебные протоколы, мог больше рассказать о мучениках, чем другие авторы (К. Шойблин). А вот П. Амбленн предложил заменить comparata на comparanda и произвел такой перевод: ‘(récits) dont je n’ai pas prétendu qui’il fallait les comparer avec les autres, parmi lesquels j’avais lu la relation écrite des ces faits’ (Scriptorium 43/1 (1989), 158–161; о прочем см. Matilde Caltabiano, ‘Ambrogio, Agostino e gli scritti sui martiri,’ Nec timeo mori. Atti del Congresso internazionale di studi ambrosiani nel XVI centenario della morte di sant’Ambrogio (Milano 1998), 589–590, и Claude Lepelley, ‘Les réticences de saint Augustin face aux légendes hagiographiques d’après la lettre Divjak 29*,’ Transformations of Late Antiquity: Essays for Peter Brown (Farnham/Burlington 2009), 147–158).
Тут я исхожу из того, что смысл текста можно понять, не прибегая к избыточным эмендациям. Судя по всему, Августин пытается объяснить свою прежнюю готовность к агиографическому творчеству тем, что ему нравились сочинения Амвросия. За этим следует его неуклюжая попытка совместить свой отказ с высокой оценкой трудов Амвросия (чтобы не задеть чувства Павлина), которые Августин сравнивает с Актами Киприана.
Переводчики по-разному понимали выражение «germanior affectus» — чувство, которое Августин испытывал при чтении мученических Актов: ‘de plus grande authenticité’ (Амадеи, Лепелле); ‘la sympathie plus profonde’ (Амбленн). С точки зрения грамматики второй вариант имеет больше прав на существование.
Хотя письмо совсем короткое, в нем есть несколько трудных мест. Очевидно, что фраза «А если захочу...» оборвана: Августин пишет «uereor ne non solum non adiuuem...», а ожидаемой конструкции с «sed» мы не видим. Остается только смириться с тем, что кусок текста (вряд ли большой) выпал, и с этим ничего не поделаешь.
Больше проблем доставляет отзыв Августина об агиографических трудах Амвросия. Почти все ученые, которые обращали внимание на этот пассаж, отмечали его невнятность. Вот как он выглядит в издании: «Ut enim mouerer tale aliquid facere, quando de hac re tuae caritati locutus sum, delectauerant me quaedam de martyribus conscripta a uenerabilis memoriae sene Ambrosio quae comparata ceteris quorum scripta de his rebus legeram non praeposui [proposui mss], sed ea maxime narrauit senex Ambrosius quae in publicis gestis cognosci non possent.»
Здесь можно заменить «proposui» на «praeposui»: Августин признает определенные достоинства за текстами Амвросия, хотя и не считает их лучшими в своем роде (А. Приммер, Й. Дивьяк). Можно прочитать «mihi proposui» (М. Л. Амадеи) и даже «mihi imitanda proposui» (В. Хензеллек), а лучше всего проигнорировать отрицательную частицу «non» (К. Лепелле): в таком случае Августин называет агиографические сочинения Амвросия образцовыми (je me proposais pour modèles). Еще можно вместо «quae … non proposui» прочитать «quia … non proposuit»: Амвросий, использовавший судебные протоколы, мог больше рассказать о мучениках, чем другие авторы (К. Шойблин). А вот П. Амбленн предложил заменить comparata на comparanda и произвел такой перевод: ‘(récits) dont je n’ai pas prétendu qui’il fallait les comparer avec les autres, parmi lesquels j’avais lu la relation écrite des ces faits’ (Scriptorium 43/1 (1989), 158–161; о прочем см. Matilde Caltabiano, ‘Ambrogio, Agostino e gli scritti sui martiri,’ Nec timeo mori. Atti del Congresso internazionale di studi ambrosiani nel XVI centenario della morte di sant’Ambrogio (Milano 1998), 589–590, и Claude Lepelley, ‘Les réticences de saint Augustin face aux légendes hagiographiques d’après la lettre Divjak 29*,’ Transformations of Late Antiquity: Essays for Peter Brown (Farnham/Burlington 2009), 147–158).
Тут я исхожу из того, что смысл текста можно понять, не прибегая к избыточным эмендациям. Судя по всему, Августин пытается объяснить свою прежнюю готовность к агиографическому творчеству тем, что ему нравились сочинения Амвросия. За этим следует его неуклюжая попытка совместить свой отказ с высокой оценкой трудов Амвросия (чтобы не задеть чувства Павлина), которые Августин сравнивает с Актами Киприана.
Переводчики по-разному понимали выражение «germanior affectus» — чувство, которое Августин испытывал при чтении мученических Актов: ‘de plus grande authenticité’ (Амадеи, Лепелле); ‘la sympathie plus profonde’ (Амбленн). С точки зрения грамматики второй вариант имеет больше прав на существование.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2016-06-27 05:42 am (UTC)no subject
Date: 2016-06-28 12:55 pm (UTC)no subject
Date: 2016-06-28 01:26 pm (UTC)no subject
Date: 2017-02-23 10:18 pm (UTC)С католическим календарем не так просто, как обычно пишут. Речь идет о святых, которых вычеркнули в 1969 году из Общего Римского календаря, где перечислены праздники, обязательные для всей католической церкви (современный календарь есть на этом сайте). Но эти святые остались в Римским Мартирологе, где перечислены вообще все святые, которые почитаются у католиков. Таким образом, формально прекращено только их общецерковное поминовение. Пример: под 17 июля было поминовение Алексея человека Божьего, которое вычеркнули из календаря, потому что житие признали недостоверным. Но в Мартирологе осталась память "человека Божия, который поминается с именем Алексий". То же с мучениками Христофором, Пантелеимоном, Феодором и проч.